Было это на вручении дипломов. Подошёл ко мне Ильдар Шарапов и попросил привинтить университетский поплавок к лацкану пиджака. Ну, я и привинтил. Только что прикрыл его рукою и погрустнел. А потом открыл и заулыбался. А потом опять прикрыл и стал смурее тучи. А потом открыл – на лице как солнышко взошло. Ребята кругом стоят, байку ждут. Ильдар и спрашивает: "Что такое?" "Как что, – отвечаю, – нет поплавка, так дурак дураком… А так – молодой специалист!"

Кто такой Ильдар Шарапов и почему я его вспомнил? Был среди рабфаковцев, поступивших на исторический факультет, местный абориген – сибирский татарин Ильдар Шарапов. Очень он уж Ермака не любил, считал его завоевателем, причём злостным. Если бы не Ермак Тимофеевич, была бы Сибирь-матушка как вторые Соединённый Штаты, а может и ещё круче. Вот этой проблематикой Шарапов и занимался…

…А началось всё в колхозе. В Земляном студенты истфака ТГУ были поставлены перед выбором – работать на зернохранилище или купать овец и баранов. Все однокашники выбрали первое, а нас с Ильдаром потянуло на экзотику. И пошли мы в кошару.

Что такое кошара, спросите вы? Это такое место, где ночуют овцы, козы и прочие коровы. В навозе, произведенном миллионами парнокопытных на протяжении многих десятком лет, в обветшалых за те же десятилетия деревянных сараях, для них же и предназначающихся.

Работа была проста до примитива. Нужно было очистить шерсть от паразитов. Стадо загоняли на помост в одном загоне. Помост уезжал из-под ног овец, они падали в раствор химикатов и выплывали, если не тонули, в другом загоне. После чего всё стадо стригли, и шерсть пускали в дальнейшее производство.

В перерывах между отарами мы спорили по поводу истории и перспектив Западной Сибири. Ильдар, естественно, отстаивал позицию самостоятельного, отличного от российского, пути развития Сибири. Я же выступал с точки зрения великодержавного шовинизма.

Приключения начались сразу же… Перво-наперво запили техники-мотористы этого самого помоста и нам, мне и Ильдару, срочно пришлось осваивать смежные специальности. Ильдар, значит, загоняет овец, а я нажимаю кнопку этого самого помоста. Потом меняемся местами. А загнать овец, скажу я вам, дело ой-какое не простое. Не даром говорят, туп как баран… Мало того, что туп, так ещё и стаден. То не идёт ни в какую, а то ломанёт так, что не приведи Аллах на пути оказаться! Вот так и ухнуло всё стадо на помост. Ильдар орёт: "Включай!" Я, соответственно, жму кнопочку… И, как-то краем глаза замечаю, что нет на помосте ни стада, ни Ильдара… А из кишащего овцами химраствора раздается очень даже русский мат нашего сибирского поборника татарской самостоятельности.

Как вы думаете, кто пришел к финишу первым? Ну, конечно, Ильдар! Отмывать его пришлось из пожарного брандспойта холоднющей сентябрьской водой часа полтора – растворт-то в СССР замешан, сами понимаете… Потом кожа с него месяца два сходила лохмотьями…Но, выжил.

Как-то под вечер внеурочная работа привалила. Пригнал один казах свою отару с пастбищ и попросил нас выкупать её до вечерней зорьки. А нам уже на ужин пора. До столовой идти да идти, так что не успеваем. Ну, и дал нам этот казах своих скакунов, чтобы мы сгоняли туда и обратно.

Если Ильдару это привычно – он с детства в седле, то я на коня второй раз в жизни сел. Первый раз меня посадили на лошадь в уральском селе, когда мне лет пять было, и по кругу разок прокатили… Закричал Ильдар что-то гортанно по-татарски, взмахнул нагайкой и только пыль заклубилась из-под копыт его воронова жеребца. Ну, и мой скакун тоже вдогонку ринулся… Аллюр три креста, одним словом. Вот тут то мне на память и пришёл старый анекдот про поручика Ржевского.

– Поручик, вы обо что яйца разбивает?

– О седло. А вы?

– О сковороду.

– Пикантно… сковородкой по яйцам…

Но доскакал. Сполз с седла. Зашел в столовую, поел. И, дождавшись, когда Ильдар умчится на своём Пегасе в заоблачную даль, медленным шагом поехал к своим баранам…

Прискакали мы обратно (…вернее, прискакал Ильдар, а я доехал) в кошару. Начали овец купать. И, главное, быстро очень. У пастуха-казаха были две натасканные овчарки. Если другие пастухи на отару по два-три человека работали, то этот с парой овчарок один с огромной отарой справлялся. Даже в степь на выпас на всё лето один уходил, ни волков, ни людей не боялся.

Любо-дорого было смотреть на работу собак. Они, повинуясь ли его свисткам, или собственным мыслям по поводу порядка в стаде, так гоняли овец, что шерстяное блеющее сообщество, выстроившись как на параде, шло строем на помост, само прыгало в раствор химикатов и плыло ровными рядами к месту десантирования.

Когда осталось всего с десяток овец и самых сильных баранов-производителей, пастух дал команду собакам отдохнуть… Они прилегли рядом с овцами, отдыхали, раздувая бока и выбросив языки, и взглядами и поворотами морд удерживали стадо на месте.

Пастух что-то сказал Ильдару по-татарски, уселся на одного из баранов и пригласил нас присаживаться на других.

– Приглашает нас на белого быка, – перевёл Ильдар.

– А что за белый бык? – спрашиваю.

– Да водка… Так тут местные татары и казахи водку называют…

Устроились мы удобно на баранах, благо они голова к голове стояли, рогами сцепившись. Откуда-то из складок халата пастух достал бутылку русской водки, стакан граненый, залапанный ещё во времена Чинхис-хана. Не, вру, немного всё-таки более позднего периода, при Чингизидах такие советские гранёные стаканы не выпускались. Зубами сдернул крышку… Да, совсем забыл, крышка на водке ещё такая жестяная была, с козырёчком… Эх, времена были.. Водка, настоящая, по 3-62… Мама дорогая…

Но вернемся к нашим баранам, в буквальном смысле этого слова. Так вот, зубами, значит, сдёргивает эту пробку, протирает грязными пальцами края этого, и так до безобразия грязного стакана, и ставит этими же краями стакан на голову своего барана… Из бездонного халата достает ещё два точно таких же стакана, и проделывает с ними ту же, захватывающую своей стерильностью, процедуру. И вот на голове баранов, на которых мы сидим, уже накрыт стол… Разговор между местными аборигенами в лицах Ильдара и пастуха приводит к поднятию сих стаканов и разлития в них по-полной. Затем чёканье, и мееедленное, смакующее выпивание… с занюхиванием несвежим рукавом халата пастуха и наших не совсем чистых фуфаек… И так до скончания белого быка под неторопливый разговор с соблюдением всех тонкостей восточного гостеприимства и упоминанием всех здравствующих и почивших родственником и пожеланиями дальнейшего процветания и благополучия…

По окончании этого дастархана отдохнувшие овчарки мухой загнали овец на помост, Ильдар с пастухом пошли включать механизм, а я остался… с глазу на глаз с вожаком стада – великолепным белым быком, с огромной головой и в несколько раз закрученными трофейными рогами. И умным... Как-то же обманул он не только людей (люди – существа, в принципе, глупые), но и овчарок. Вожак, одним словом…

Баран стоял от меня метрах в трёх, бил копытом землю и всё сильнее и сильнее раздувал ноздри, втягивая в себя воздух. Потом медленно присел на задние ноги и взмыл в воздух…

Он ударил меня своим тараном-головой в грудь и я, взлетев метра на два вверх и пролетев метров пять, бесформенной кучей рухнул в говно. Вожак подошел ко мне и, сверху вниз, посмотрел на меня косящим взглядом.

Потом я долго его бил… кулаками, ногами, цепью, висевшей на стене кошары, палкой, ещё чем-то… Присаживался на него же, весь измочаленный, со страшно ноющей грудной клеткой и бухающим сердцем, в дерьме с головы до ног, с залитыми потом глазами… Отдыхал, и снова бил…

Не стыдно. Я теперь представляю, как по весеннему гону самцы бьются рогами на смерть… Страшно, больно, первобытно… Как, когда-то, на берегах сибирских рек казацкие Ермаковы дружины и Кучумовы орды рубили друг друга в капусту…

…По окончании университета Ильдар работал в администрации Тюменской области, занимался проблемами коренных народов Западной Сибири. Видать, хорошо занимался. На этом поприще и развивал свою идею самостоятельного развития всего Зауралья. Но недолго. Убили Ильдара…