01 октября 2004. Отец Давид рассказывает о сыне. У каждого своя судьба: у одних она круглая, как шар, сытая и довольная, у других квадратная: все стороны взвешены, все продумано, в общем, все, вроде бы, как надо, но иногда эта равносторонность мучает-хочется имеет ломаную линию. Есть судьбы остроугольные, разносторонние. Тут, на каждой вершине угла — свои радости, своя боль, Удачи и ошибки. Знать бы какую выбрать, какая приведет к Победе.
На моем рабочем столе 5 писем, написанных с интервалом 9 лет. Судьба человека, начавшаяся взлетом, удачей, а окончившаяся трагедией. Для самого героя и его родных.
События происходили еще в СССР, за «железным занавесом», когда нельзя было вслух выразить ни сочувствия, ни симпатии к человеку, которого обрекли на позор за измену Родине. Тогда это слово писали с большой буквы, но она для многих евреев была не защитницей, а, наоборот, обрекала на страдание и заклание.
Михаил Иткин любил свой Курск, где родился, как потом оказалось, нелегкою любовью. Его отец ,93 летний Давид Ефремович Хмельникер, живет в Петах-Тикве. Он сохранил бережно семейную реликвию-5 писем от сына. Давид решил предать огласке эти, кровоточащие обидой строчки, чтобы, наконец, правдивым рассказом обелить биографию, запятнанную предательски-бюрократической системой чинуш страна советов.
Папа Михаила — человек особенный. Он — незрячий, но самостоятельно решает самые трудные проблемы, не только свои. У него множество друзей в Израиле, России, Германии, Америке, Белоруссии. Звонки от них и к ним продлевают его жизнь.
Эрудированный, общительный, с широкой душой он всегда в курсе всех событий, происходящих в Израиле и за рубежом. Он записывает на кассеты стареньким магнитофоном номера телефонов, адреса, песни, романсы и стихи. У него феноменальная память, многие эти записи он знает наизусть.6 лет тому назад умерла его жена Эсфирь.
Ежегодно,21 февраля, сосед и друг Яков везет его на кладбище к скромному памятнику, чтобы почитать молитву и возложить цветы на могилу жены. - Ты уже заждалась меня. Я задержался. Я скоро приду к тебе, — и скупые мужские слезы бегут по лицу.
Дорога к могиле сына длинна. Уже ее не осилить. Миша похоронен на еврейском кладбище во Франкфурте-на-Майне. Давид каждое письмо знает наизусть, любовно гладит фотографию, присланную в 1964 году.
Его рассказ труден и мучителен. - Мы — куряне. Я — инженер — электрик, Фирочка — гинеколог. Мишенька рос ласковым и добрым ребенком. Тайком, под одеялом прятал книги Жюль Верна, Джека Лондона и Майн Рида. Мы его даже ругали, опасались за его зрение. Он любил и чувствовал музыку, и мы купили 8 летнему мальчику скрипку. А Миша продолжал грезить морем, собирал репродукции картин Айвазовского. Разобрал скрипку, и смастерил, из, кораблик. На струны навесил мачты, окончательно выбрав для себя МОРЕ. Начал серьезно готовиться к будущей профессии моряка. Закалял тело, накачивал мышцы, изучал экстремальные ситуации, приучая себя к выдержке в достижении цели. Поступил в Рижское мореходное училище торгового флота.
После окончания мореходки был приписан к Рижскому пароходству. Отсюда начал ходить в плавание на нефтеналивном танкере « Югла». Каждые полгода в Министерстве рыбной промышленности менялись судна и команды.
С 1971 по 1980 год «Югла» снабжала горючим рыболовные суда, которые ходили в акваторию, приближенные к берегам Англии. На корабле процветало пьянство, дебоширство, матерщина. Воспитанный в культурной еврейской семье, Миша в открытую высказывал свое отрицательное отношение к происходящему на судне. Он служил старшим матросом в насосном отделении. За свои высказывания неоднократно выслушивал угрозы выбросить его за борт.
Однажды крепкие мускулистые парни пытались это осуществить. В один из дней прибыли на Канары. Тогда это и произошло. Чудом, вырвавшись из рук нападавших, получил увольнение на берег, оторвался от своей группы и попросил политического убежища, рассказав, что его жизнь в опасности. С Канар Михаила по личной просьбе отправили в Израиль. Командование корабля создало фиктивное дело, не пытаясь разобраться в причинах совершенного поступка. Уже намного позже вышестоящие чиновники, проверив обстановку на корабле, воочию увидев, полное нарушение дисциплины, решили расформировать команду.
Жена с сыном жили в Ленинграде, подвергаясь гонениям. Испугавшись, жена подала на развод и прекратила общение с мужем и с нами, его родителями. Ее примеру последовали и многие друзья, но не все.
Сколько довелось пережить нашему мальчику! Нас тоже держали под прицелом. Проверяли письма, приказали молчать о происшедшем, не предпринимать никаких шагов в поисках справедливости.
А жизнь Миши понемногу налаживалась. Обустраивался быт, учеба, нашел работу, с интересом знакомился со страной, ее культурой, обычаями, вникал в экономику. Постепенно в его письмах исчезали ностальгические мотивы. Он жил в Нацерете, восторгался страной. Работал в Хайфском пароходстве, труд хорошо оплачивался, купил машину. Мы стали собираться в Израиль на ПМЖ, мечтая жить вместе и счастливо. Не сбылось…
Михаила пригласил погостить в Германию морской друг Клаус Бензе, приглашение было принято. Прилетел, остановился в гостинице. Уставший, крепко заснул. Тут начался пожар в гостинице, унесший много жизней, в том числе и Мишину.8 августа 1980 года в 2 часа ночи раздался звонок. Донесся незнакомый голос. Что-то взволнованно говорили на английском. Суть мы поняли, получив письменное сообщение о смерти. Еще была открытка из Израиля от квартирной хозяйки. Никто не мог прочитать ее, написана была на иврите. Мы долго хранили ее, и, много лет спустя, нам рассказали содержание. Женщина по-матерински любила своего квартиранта, писала, как достойно он вел себя, как ждал нас, и выражала сочувствие нашему горю».
….С фотографии сорокалетней давности смотрят умные, добрые, грустные глаза 25 летнего парня, очень красивого. Щеголь, элегантно и модно одетый. За плечами — мореходка. Впереди — жизнь, далеко идущие планы. Вот она, разноугольная судьба. Каждый угол мстит за 5 графу, за интеллигентность, непримиримость ко лжи, к фальши, низменным порокам, за многоцветность надежд, впитанных с самого детства.
Понять и простить
Вот они — письма. Страничка за страничкой — печальная история несбывшейся мечты, разрушенной биографии. Прочтите и постарайтесь понять, каким был Михаил Иткин, мотивы его поступка. Заслужил ли он оправдания через 24 года после смерти?
4.08.69
…Итак, мы уже полтора месяца в море. Должны были идти в Северное и Норвежское с сельдью. Какая это была сельдь! Жирная крупная. До середины июля работали, собираясь в Исландию, а оказались в Канаде. Шли 8 суток на «Ньюфаундленде», еще трое суток до банки» Джорджия. “Сколько потеряно времени, рыбы, денег. Сельдь не нашли. Начали морозить скумбрию, вкусную, богатую витаминами, рыбу. К опытным промысловикам никто не прислушался. Десятки тонн свежей скумбрии, полетели за борт, якобы за отсутствием сбыта. Это преступление, и мы его невольные соучастники. Сейчас стоим в порту. От скуки ловим акул. Попадаются здоровенные твари, на вид безобидные, а в пасти — по 80 и более клыков, длиною с палец. Хвостом такая животина может переломить ноги. Накопил сувениры: засушенные омары, акульи челюсти. Научился плести сети из капроновых ниток. Авось на суше пригодится. Иногда слушаем лекции. Привезли одного грамотея из Риги. Рассказывал нам, рыбакам, о рыбах. Мы его попросили больше этого не делать. Лабораторный «специалист «нас понял. В следующую стоянку буду дома. Целую, Миша.
Это было его последнее письмо с судна. До следующего прошло 8 лет. И все это время он боролся, его честный и волевой характер не позволяли ему молчать.
7 ноября 1977 года
Получил ваши письма, а от Людочки — ни одного. Неужели все кончилось? Я виноват перед женой, ее мамой, сыном. Мы отрезаны друг от друга, но я верю, что будем вместе.
Что со мной произошло? Запомните имя вахтенного механика. Михель Гжибовский. Он принес столько горя нашей семье, и должен за это ответить. Очень тяжело писать об этом, но надо. Вы должны знать правду.
В распоряжение механика я поступил после выхода судна в рейс. Будучи уверенным в своем превосходстве и безнаказанности, он постоянно высказывал мне свое пренебрежение, как к еврею, оскорблял, унижал, заявлял о моей непригодности к работе, гнал из машины и грозил увольнением. Из полста членов команды ни один не вступился. Все молчали, боялись потерять работу на визированном судне. Это престиж, это деньги. Молчали из страха перед начальством. Боялись потерять дополнительный заработок. Ведь привозили из рейса мохер, зонтики, модные шмотки. Гжибовский всегда на страже со своим другом и собутыльником — старшим механиком. “Активист», “специалист», получатель всех и всяких премий, выдвиженец администрации, для которой выполнение плана важнее всех человеческих качеств. Профсоюзный бог, опекаемый самим комиссаром, чувствовал себя неуязвимым и ненаказуемым. После случившегося со мной несчастья, я еще более убежден, что партией коммунистов, членом которой я был, правят зарвавшиеся, потерявшие совесть и честь, не говоря уже о стыде, мелкие и крупные предатели Родины, в отличие, от Михаила Иткина, оставшегося до самой смерти патриотом России.
Единственный человек, третий механик Евгений Марин, образованный, постоянно преследуемый за честность слов и поступков, выступил в мою защиту. Передайте, если будет возможность, привет с просьбой простить по-человечески мою слабость. Как я страдал! А слухи на судне росли, (догадываюсь, с чьей подачи). Якобы я спрятал свое обручальное кольцо, чтобы продать в Санта-Крусе. А у меня, его выкрали.
В Испании, когда еще возможен был путь назад, меня обвинили в краже часов. Это были мои часы, купленные много лет назад, то ли за 35,то ли за 40 рублей. На меня списали взлом каюты третьего штурмана кражу денег оттуда. К чести испанских властей за 45 суток ведения следствия представителями полиции, разобрались и сообщили мне, что заявление капитана считают провокационным. Чужая держава защитила, а свои…
План, план, план… Не дай Бог оступиться моряку самой свободной и самой справедливой… Путь советского моряка на берегу-до дешевого торговца и обратно. Все мысли, в т.ч. и офицеров — скупиться и подороже распродать на Родине. А я себя всегда считал моряком и не хотел быть спекулянтом. Капитан присваивал гроши из валюты, не додавая экипажу. Комиссар, читающий нам о свободе, демократии, в увольнение отпускал только по своему выбору. Группы составлялись с расчетом пробыть на суше не более4-5 часов, не брали друзей, чтобы меньше общались между собой. Многие годы я наблюдал и терпел все это. Сердцем и разумом понял, что случится что-то страшное. Все это произошло со мной в августе этого года.
Во время месячной стоянки меня отпустили всего на 6 дней, а других на месяц. Как я клянчил эти дни!
Теперь отрезаны все пути к России. Но есть другая возможность, вы приедете в Израиль. Когда это будет? Живу сейчас в Нацерет — Илите, в 38 км от Хайфы. Учусь в ульпане, долблю иврит. Язык надо обязательно знать. Меня приняли на работу в Израильскую морскую лигу. Получаю стипендию 1600 лир в месяц.
Иврит не похож ни на один язык. Занимаюсь по 8-10 часов. Живу в отдельной комнате. Был на экскурсиях в Тель-Авиве, Иерусалиме, ездил с друзьями по стране, поднимался на Голаны, купался в море, балдел от щедрот кибуцев. Смотрю телепередачи, читаю русскоязычные газеты. Получил безвозмездное пособие на одежду. Зимы здесь, как таковой, нет идут дожди, снега не бывает (разве иногда в Иерусалиме), температура в январе 16-17 град выше нуля. Изобилие продуктов, дешевый транспорт.
Проезд в городском автобусе 1 лира 4 агоры, минимальная дневная ставка рабочего 100-120 лир. Народ здесь верит в себя, в страну и ее будущее. Все то, о чем пишут в СССР про Израиль — неправда, я в этом сам убедился. Ни в Испании, ни в Израиле никто никуда меня не вербовал, не заставлял делать заявление против СССР. Никакой агитации. Я стал гражданином Израиля по своей воле.
Интересы Израиля в СССР представляет посольство Голландии. Здесь есть работа, старики получают пенсию: женщины в 60 лет, мужчины в 65.Вновь прибывшим, ни дня не работавшим на Израиль, выдают пособие и бесплатное жилье. Всюду слышна русская, английская, румынская, польская речь. И, конечно же, идиш. Тут много для нас непривычного: зарплата перечисляется на лицевой счет в банке, выходной день — суббота, рабочая неделя начинается с воскресенья.
…Крепитесь, родные мои! До встречи! Так хочется написать друзьям. Неужели все от меня отвернулись? Пишу несколько строчек на иврите целую, Миша.
17 декабря 1977 года
…Не нахожу утешения в том, что мерзавцы, погубившие нашу семью понесли наказание. Я имею в виду комиссара и капитана. Непотопляемы Гжибовский как всегда вывернулся. Как бы уже ко мне ни относились, возврата нет! Что меня ждет в России? Тюрьма? Лагерь? Возможность раскаяться в содеянном? В чем? Я был коммунистом, трудолюбивым и честным, а Родина меня отбрасывала. Впрочем, скорее всего, отдельные люди. Что со мной сделают ,если я вернусь? Может, мне разрешат жить в Ленинграде и работать в Балтийском пароходстве? Может, слово “Жид» забыто на родной земле? Рад, что не все друзья и товарищи отвернулись от меня. Сердечный им привет и низкий поклон . Приезжайте. Климат только поначалу действует отрицательно, потом привыкаешь. Здесь широкая сеть медицинских учреждений, много мест отдыха (дорогих и подешевле), санаториев. Лечение государственное бесплатное, есть и платное — в частных клиниках. А вот зубы, не дай Бог, чтобы заболели. Это «удовольствие» стоит дорого.
Сейчас весь мир следит за событиями на Ближнем Востоке. Мы надеемся, что после конференции в Каире наступит долгожданный мир.
18 февраля 1978 года
Дорогие мои, любимые папа, мама, Людочка! Я виноват только перед вами. Родине я не изменял. До конца дней я буду патриотом России. Я вернусь! Я вернусь с гордо поднятой головой, как настоящий солдат, в свободную демократическую Россию.
…Как живу? Кончаю ульпан. В Нацерете есть русский клуб. Там собираются наши, поют, читают стихи, тоскуют по родным местам. Вся эмиграция оплакивает Галича. Россия потеряла одного из лучших своих сыновей.
…Ездил на Хермон, снег таял на ладони. Будто прикоснулся к родной земле русской. На фото я в Иерусалиме, у Стены Плача. Положил записку между камнями:»Мы СКОРО ВСТРЕТИМСЯ!»
14 марта 1978 года
Дорогие! Понимаю, как вам трудно принять решение, но верю, что когда-нибудь мы БУДЕМ ВМЕСТЕ! Почти год прошел с тех пор ,как мы не виделись. Осуждать Людочку не имею права. Если она считает, что мы не можем продолжать семейную жизнь, я не обижусь. Я виноват и заслужил то, что получил.
Работать пока не начал из-за забастовки в пароходстве, но она закончится, и работа будет. Вы пишите, что у вас неспокойно, тут тоже бывают тревожные события.11 марта 13 террористов высадились с лодок Южноливанской морской базы, захватили такси, убили пассажиров, потом — еще 2 экскурсионных автобуса. Всех перегнали в 1 автобус, а на другом пытались прорваться в Тель-Авив, чтобы устроить резню на пляже. Мчались с бешеной скоростью, стреляя во все стороны. Женщин, детей, стариков привязали к сидениям. Когда преступников догнали пограничники и полиция, террористы выскочили из автобуса и забросали его гранатами. Мощный взрыв забрал жизни у нескольких десятков человек. Многие до сих пор в больницах. Пару дней назад от ожоговых ран скончалась трехлетняя девочка. Армия Обороны Израиля нанесла удар по базам террористов в Ливане, только по ним, не тронув мирных жителей. “Борцы за идею» спрятались в деревнях и лагерях беженцев и отстреливались из-за спин женщин и детей. Бандитов вытаскивали, брали в плен, уничтожали. Все Ливанские базы ликвидированы. А страна живет обычной жизнью. Люди учатся, работают, отдыхают. Израилю нужен мир…
Вот и все. Прочитано последнее письмо.
Папа и мама Михаила приехали в Израиль лишь в 1992 году. Им не суждено было встретиться, не слетали они и на место захоронения сына. Им было приказано МОЛЧАТЬ, и они молчали много лет. Письма заговорили вслух, заставили сопереживать всех. А сколько тогда было молчащих, равнодушных к чужой судьбе. Может быть, кто — то ,прочитав письма Михаила Иткина, вспомнит этого юношу и продолжит рассказ о нем. В Курске, в Риге, в Ленинграде, в Нацерете и Хайфе остались друзья, знакомые, в Германии-свидетели пожара, в Америке — его бывшая жена и сын. Вдруг почитают и вспомнят, чтобы ПОНЯТЬ и ПРОСТИТЬ!
PS Лишь 6 июня 2004 года Давид Ефремович признался, что он усыновил Мишу, когда он был еще совсем маленьким. Как же надо было его любить, чтобы столько лет спустя рассказать о нем без единого слова осуждения, он был для него, действительно, родным сыном.
|