КНИГА МЁРТВЫХ

Моя прежняя работа была связана с частыми командировками. Мотался по пригородам как щепка в проруби. Электричка стала вторым домом. «Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – Залепупино». По ночам мучили кошмары, будто проспал свою остановку. Снились вокзальные запахи, нервная очередь в кассу, вялый пупырчатый чебурек, – и сердце сбивалось на ритм колёсных перестуков. «Ваш билет!» Лихорадочно искал в наволочке и просыпался в ужасе после уплаты разорительного штрафа.
В последнюю поездку попался мне один тип. Зашёл в вагон и сразу обратил на себя внимание. По крайней мере, моё. Волосы взъерошены, глаза с оттенком бешенства, костюм видавший виды и грязный пакет в руках. А в пакете – что-то увесистое. Ну, думаю, сейчас начнётся, мол, сами мы не местные, дайте на хлебушек. Насмотрелся я на таких попрошаек до рвоты. Однако незнакомец повёл себя иначе. Облил вагон пристальным ищущим взглядом, встретился с моими глазами и прямиком – ко мне. Плюхнулся рядом, тяжело засопел. Я отвернулся к окну, встряхнул дежурную газету.
Была поздняя осень. Скользили за окном мутные обнажённые пейзажи. Солнце куталось в лохмотья чернильных туч.
Я пытался сосредоточиться на какой-то статье. Несколько раз перечитывал первый абзац, а на втором – забывал прочитанное. Представил жука, нанизанного на иглу, беспомощно барахтающего лапками. Наконец, не выдержал.
– Чего уставился? – старался, чтобы солиднее прозвучало.
Незнакомец обречённо вздохнул.
–У меня мало времени. Я хочу вам помочь. Выслушайте и не перебивайте! Это для вашей же пользы…

***

Праздник был в самом разгаре, когда без приглашения явился Серёга. Встал в прихожей как столб. С мокрой кожаной куртки ручьями текла вода. Гости обменялись недоумёнными полуулыбками. Я пожал плечами: «Ну, проходи». «Я ненадолго». Сел в дальний угол стола, рядом с неизвестными родственниками. Те расступились больше, чем требовалось. Недовольная жена принесла столовые приборы. Разговоры замерли. Рома Будкин проглотил окончание анекдота. Самую соль. Неловкость притупила аппетит. Наконец, кто-то вспомнил: «Штрафную, штрафную ему!».
Пьяная компания не любит трезвых опоздавших. Всем хочется помочь влиться человеку в общество, чтобы тот адекватно воспринимал глупости, творимые окружающими. Серёге налили полстакана. Накидали в тарелку закуски. Рома Будкин лично выудил с подноса жареный куриный окорочок и, попутно роняя его в различные салаты, переправил оштрафованному. Но спокойно выпить Серёге не дали. Все успели сказать по паре тёплых слов в мой адрес и, чтобы не распыляться по мелочам и пить без ограничений, дошли уже до банального «Кто родился в январе, вставай, вставай, вставай…» и дальше по месяцам. Требовали тост. Вразнобой, но настойчиво. Серёга поднялся.
Когда-то мы были одноклассниками. Нормальный был парень. Институт закончил. В армии два года служил офицером. Вернулся. Женился. Родил сына и дочь. И потекла размеренная обывательская жизнь. Мы дружили семьями. По выходным ходили друг к другу в гости. Выезжали на природу. Серьёзных бесед не вели. Жёны сплетничали, мы – о работе. Но год назад что-то с ним случилось. Невозможно стало общаться. Ушёл в себя и от жены. Бросил работу. Как-то завалился ко мне в два часа ночи. Бубнил непонятные слова и требовал водки. Жена пыталась утихомирить – послал. Едва до драки не докатились. С тех пор – разлом. Поэтому на свой юбилей я его, понятное дело, не пригласил.
– Я пришёл не с пустыми руками, – сказал Серёга и, заметно волнуясь, достал из-за пазухи свёрток. – Когда-то такой подарок считался самым лучшим. Сейчас дарят конверты с деньгами, но деньги растворяются в никуда. Проходят годы, и вряд ли вспомнишь, кто был на твоём дне рождения, а кто не был. Я хочу, чтобы ты, Андрюха, помнил!
Я поспешил подняться. Предыдущие поздравления слушал сидя, а тут вскочил.
– Тебе многого пожелали, – продолжал Серёга. – Не буду повторяться. Жизнь проходит и дорога каждая минута. Желаю тебе остаться в памяти людей. Тогда будешь жить вечно…
Он ещё долго говорил. Дрожали на морщинистом лбу подсохшие косички редких волос. Будто паук уселся на макушку и свесил тонкие лапки.
Грелась водка. Окружающие томились. Рома Будкин под шумок успел замахнуть пару рюмок и, с твёрдым намерением напиться в дым, примкнул к рядам томящихся. Громче всех кричал: «Может, хватит уже? Как на похоронах, ей-богу!». Не дослушали. Усадили. Вручили огурец. Праздник продолжился. Серёга незаметно исчез. Никто не вспомнил. Осталась лужа на паркете и нетронутая тарелка с вулканом еды и румяным окорочком в кратере…

На следующий день было не до подарка. Изучали содержимое неподписанных конвертов. Свёрток лежал нетронутым. Потом жена затеяла уборку, и многие вещи лишились привычных мест, многое приходилось искать заново, тем более жена в упор не могла вспомнить что где. Развернул через неделю. Случайно попался на глаза.
Серёга подарил книгу. Толстую серьёзную книгу в твёрдом кожаном переплёте. Выпуклые буквы заглавия приятно ласкали подушечки пальцев. «Книга мёртвых». Оптимистичное название. Открыл первую страницу. «Глава первая. Автор – Сигизмунд Васильев». Книга была рукописной. Каждая глава написана отдельным автором. Разным почерком. Буквы гарцевали перед глазами, сливаясь в нечитаемую вязь. Слова разобрать не было никакой возможности. Только названия глав. Первая, вторая, третья… девяносто шестая и так далее. Глаза лезли на лоб. Виски обжигала пульсирующая боль. Безвестные авторы шептали истории без конца и начала. Скопище душевнобольных. Каждый лез со своим нелепым откровением. Пролистал до конца и вздрогнул. «Глава триста вторая. Автор – Андрей …» и моя фамилия. А дальше – пустые страницы. Автором триста первой главы значился Серёга. Бред какой-то. Сборник советской фантастики.
Вероятно, я высказывался вслух. Громко делился впечатлениями. Из кухни пришла жена. Не успела приблизиться на расстояние вытянутой руки – книга с треском захлопнулась, плюнула воздухом в лицо. Я попытался снова её раскрыть, но страницы и переплёт превратились в единый монолит. Так я узнал, что могу пользоваться подарком лишь в полном одиночестве.
Я, конечно, сразу же бросился к телефону, набрал внезапно вспомнившийся номер.
На том конце ждали – не успел рта раскрыть.
– Подарок понравился? – спросил Серёга.
Его спокойствие меня взбесило.
– ..!
– Ты не кипятись, – сказал Серёга, впитав вихрь моих эмоций. – Подумай лучше о душе. Душе нужен покой, а ты мечешься по жизни, коллекционируешь быт. Что ты оставишь после себя?
– Книга хорошая, – неожиданно сказал я. – Жизнеутверждающая…
– Ты свихнулся, – сказала жена и удалилась на кухню…

С тех пор жизнь круто изменилась. Каждый вечер я запирался в одной из комнат, включал настольную лампу и погружался в книгу. Читать её нужно было не спеша, тщательно проговаривая про себя каждое слово, бережно переворачивая тонкие прозрачные страницы. Пружины рукописных слов впивались в мозг. Чей-то почерк расшифровывался легко, чей-то приходилось скрупулёзно изучать, самому додумывать буквы взамен корявых загогулин. Ночи казались взмахом ресниц. Суток не хватало. Не заметил, как ушла жена, как уволили с работы. Впрочем, я ни в чём и ни в ком не нуждался. Я был поглощён книгой.
Приходили бывшие друзья, крутили пальцами у виска. Приходила бывшая жена, говорила о растоптанной любви. Приходил Рома Будкин. Принёс бутылку водки, напился в одну харю, наговорил грубостей, на прощанье бросил, что живёт с моей женой, а я – козёл. Когда за ним захлопнулась дверь, я почувствовал жалость. Эти люди прозябали на задворках. Называя меня сумасшедшим, они утверждали своё право называться нормальными людьми. Они думали, что все не могут быть придурками, следовательно, они – не придурки. А я – самый настоящий. Потому что один. Работой они называли монотонный процесс, когда встаёшь в семь утра, идёшь в специально для работы предназначенное место, проводишь там определённое время, подчас убивая его, а в конце месяца получаешь заработанное – деньги. Я никуда не ходил. А главное – не получал денег. Значит – не работал. Это бесило их до крайности. Они мнили, будто создают некие ценности, и этим оправдывается их существование. А я – не создаю. Живу бесцельно и бездумно. Не принося пользы. Какой пользы они от меня ждали?..

Было лето, когда я перевернул последнюю страницу.
Упёрся в ненаписанную триста вторую главу, автором которой был назначен.
Телефонный звонок разрезал тишину на аккуратные ломтики, заставил вздрогнуть и броситься к трубке.
– Приезжай, – чуть слышно сказал Серёга. – Я готов.
До его прокуренной берлоги я добирался почти сутки. Оказалось, я начисто забыл родной город. Плутал по подворотням и пустыням площадей. Пугал бродячих животных. Прохожие шарахались. Патрули хватались за оружие. Общественный транспорт захлопывал двери и мчался прочь, сминая маршруты и ломая график движения. В пакете бултыхалась книга.
Входная дверь была распахнута. Серёга лежал на продавленном диване. Я его не узнал. Сухой сгусток небытия. Скрюченные пальцы сжимали стакан с лекарством. Тумбочка прогибалась под пирамидами разноцветных таблеток. Времени было в обрез. И мы не тратили его на пустые приветствия. Он начал рассказывать, я – записывать.
Он умирал на глазах. С каждым выдавленным словом по капле испарялась жизнь. Новый абзац переводил стрелки на годы вперёд. А когда я переворачивал страницу, он корчился и стонал. Не было возможности остановиться и перечитать – страницы склеивались. Не было возможности просто остановиться – книга угрожающе рычала, и Серёга мучился до нечеловеческого крика.
Он умер, когда я поставил последнюю точку. Перестал дышать. Я закрыл ему глаза, положил книгу в пакет и вышел, оставив дверь открытой. Когда-нибудь найдут по запаху. Никому ненужных покойников всегда находят по запаху.
Оставалось назначить автора триста третьей главы. Книга тоже обладала правом выбора – я не мог вписать кого попало. Хотелось просветить Рому Будкина, но его кандидатура книге почему-то не понравилась. Наверное, не тот масштаб.
Я мучился до сегодняшнего дня…

***

«Осторожно, двери закрываются!..»
Рассказчик тронул за плечо.
– Вы мне не верите?
– Не верю.
Он зашуршал пакетом и вытащил книгу. Толстую серьёзную книгу в твёрдом кожаном переплёте. «Книга мёртвых». Оптимистичное название.
Я в ужасе отпрянул. Резкое движение привлекло внимание. Несколько пар глаз брызнули любопытством.
– Смиритесь, – тихо сказал он. – Автор назначен.
– Откуда вы меня знаете?
Андрей молча протянул паспорт.
– Выронили на вокзале у кассы…

***

Не каждая книга, стоящая на наших полках, может похвастаться собственной биографией. Обычные книги хранят чужую информацию и не требуют от читателя продолжения. Та, что сейчас лежит передо мной, написана обычными людьми – теми, кто ею владел. И писали они не о себе, а о ней. Мне осталось поставить последнюю точку, назначить следующего автора, передать ему книгу, рассказать её историю с того момента, как она оказалась у меня, и спокойно умереть.

ТУМАН

Жалкий огрызок свечи героически боролся с темнотой. Размытая линия фронта делила облезлый диван на две неравные части: на той, что поменьше, лежала голова молодой женщины, на той, что побольше, – всё остальное. Тусклые блики мерцали на гранях пустого стакана. Видимый кусочек стола был усыпан хлебными крошками и сигаретным пеплом. Углы комнаты оккупировали пыль и мрак.
«Сколько можно спать!» – раздраженно подумал Нестор и с силой захлопнул дверь, надеясь, что громкий звук заставит незнакомку хотя бы вздрогнуть. Прислушался. Монотонно цокали часы. Время не торопилось. Врожденная деликатность не позволяла Нестору с победным кличем ворваться в комнату, схватить эту тётю в охапку и, прежде чем она натянет на немытые ноги дырявые чулки, вышвырнуть в утробу подъезда. Она, вероятно, больно ударится головой о ступени и навсегда забудет номер его гостеприимной квартиры.
Последняя искорка утонула в парафиновой луже. Тонкая струйка дыма потянулась к полуоткрытой форточке, навстречу влажной осенней свежести, в месиво сонного города, на стоны перелётных птиц. Голова, стол и стакан потерялись в еле различимых контурах интерьера. На потолке в белом прямоугольнике уличного фонаря задрожали костлявые тени голых деревьев.
«Пусть себе спит» – думал Нестор, заваривая крепкий чай. – «У неё была тяжелая ночь. И много тяжёлых ночей впереди». Но душу тревожила мысль, что придётся идти на работу, оставив в квартире постороннего человека. Вспомнилось старомодное «времена-то нынче какие». Желание накатить для поднятия духа наткнулось на вопиющий дефицит алкоголя в холодильнике. «А надо ли?» – спросил Нестор у зеркала. Отражение тупо и загадочно улыбнулось.
Через полчаса тщательно выбритый Нестор, пахнущий дешёвым одеколоном и добрыми намерениями, вошёл в комнату, задёрнул шторы (мрачные тени на потолке исчезли), заботливо подоткнул одеяло, спрятал стакан во внутренности серванта, запер массивный шкаф на ключ, смахнул крошки и мысленно попрощался. Женщина спала глубоко и безнадежно. Тем лучше. Скорее всего, вечером, когда уставший от дневной суеты, он вернется в свою берлогу, от неё останется мятое одеяло, сброшенное на пол, характерно надкусанная плитка горького шоколада и короткая записка с содержанием типа «Было хорошо. Звони. Будет лучше» без номера телефона и подписи. Имени Нестор не помнил. Вчера это не казалось главным…

– Ты когда перестанешь мебель по ночам передвигать? – сурово спросил Сосед.
Нестор дипломатично молчал.
В подъезде жило Эхо. Ничем выдающимся не занималось. Дразнило скрипучие двери, вторило запертым собакам, лающим в замочные скважины, вмешивалось в разборки местных помойных котов и усиливало осторожные шаги залётных домушников. Крикливые соседи тоже входили в круг его интересов. Особенно умеющие грамотно произносить чувственные нецензурные монологи.
– То у тебя девки орут, – продолжал Сосед, – то какой-то хрен на баяне играет! Ну, житья никакого! Я не склочник, но в милицию позвоню обязательно!..
«…позвоню обязательно!..»
На первом этаже пахло мочой и жжёной почтой. Но Эхо было не при чём…

По улицам города растекались туман и тоска. Плотная масса мешала видеть, слышать и думать. Спешащие попутчики исчезали в ней по частям, идущие навстречу проявлялись постепенно, как на фотографической бумаге. На перекрёстках осторожно подкрадывались автомобили, протыкали завесу лучами подслеповатых фар и норовили приласкать бампером. Люди не узнавали друг друга, проходили мимо, подняв воротники. Мутная пелена обволакивала мозг, возбуждала нездоровые мысли. Нестор невольно щурился. Благоразумно шёл вдоль чугунного забора. Через несколько пролётов наткнулся на горбатого дворника. На огромной метле можно
было летать. В ясную погоду.
Это продолжалось уже неделю. Туман поднимался из оврагов. Оттуда, сея ужас и страх, клубящиеся орды устремлялись к центру поселения. Местом встречи назначена была главная площадь. Здесь туман являлся во всём своём великолепии. Окружённая безликими многоэтажками, площадь напоминала гигантскую чашу, наполненную молочным коктейлем. Лысый оратор, наследие досрочных пятилеток, с мраморным спокойствием взирал на толпы узкоглазых варваров, гортанными звуками понукающих непокорных жеребцов (дым валил из ноздрей). Кривые ятаганы, покрытые росой, соскучились по крови. Чёрный ворон поскользнулся на гладкой лысине оратора и шлёпнулся на трибуну, лишившись сознания. С этой трибуны местные вожди в добрые старые времена снисходительно кивали организованным колоннам пролетариата. Повстанцы заволновались. Нестор подошёл поближе. «Неужели случайная смерть предводителя остановит нашествие?» Сомнения оправдались. Вблизи всадники превратились в антивандальные скамейки (деревянная решётка на неподъёмном бетонном блоке), а стальные шлемы – в опрокинутые мусорные урны с вонючими бычками и высохшей слюной. Сказка погибла. Обыденность кажется магией лишь на известном расстоянии.
Бездомная собака выбежала из тумана и уставилась на Нестора. Чёрное перо прилипло к окровавленной морде. «Надо было захватить кости из холодильника», – подумал Нестор. – «Всё равно пропадут!» Собака поджала хвост и жалобно заскулила…

Люди, стоящие на остановке, были похожи на стайку агрессивных воробьёв.
– За полчаса ни одного автобуса! – возмущённо кипел Самый Нетерпеливый.
Нестор сочувственно вздохнул. Туман явно мешал движению. Разобщал. В отдалении взвыла милицейская сирена. «Я не удивлюсь, если окраины охвачены пожаром», – мелькнуло в голове. – «Одиночество сводит с ума. Стоит властям замешкаться, и нашествие воскреснет».
Народ испуганно зашептался. Самый Нетерпеливый, согнувшись пополам, плевал кровью и кашлял. Шляпа по инерции катилась вдоль бордюра. Растревоженная пара увядших листьев кинулась вдогонку, но на полпути передумала и умиротворённо задремала на берегу сточной канавы. «Да ну её к чёрту, эту работу!» – подумал Нестор и набрал мобильный шефа. Тот отозвался мгновенно.
– Я сегодня на работу не приеду, – сказал Нестор.
– А мы как бы и не обидимся, – добродушно парировал шеф.
– Всего хорошего, – вежливо сказал Нестор.
– И вам не хворать, – сладко пропел шеф.
«…неостроумно!..».
Толпа расступилась, пропуская Нестора сквозь себя. Возле Самого Нетерпеливого намечалась нездоровая суета. Под шарфом в прорези расстёгнутой куртки обнаружилась тонкая беззащитная шея с острым кадыком. Нестор вышел на дорогу и развёл руки в стороны. Старая «копейка» проехала по шляпе, облизала шинами бордюр и заскрежетала тормозами…

Дальше было так.
Полчаса такси кружило по городу, натыкаясь на одиноких пешеходов и пугая рёвом двигателя тесные подворотни, но всегда возвращалось к одному и тому же месту. Наконец, Нестор не выдержал, выкинул в форточку потухшую сигарету и в упор посмотрел на Водителя.
– Ты меня за кого держишь?
Водитель резко затормозил. Старая «копейка» бросила Нестора на лобовое стекло и остановилась как вкопанная.
– Выходи из машины!
– И не подумаю!
– Слушай, ты меня достал! Плати за проезд и вали на все четыре стороны!
– Ты меня сначала до места довези!
Водитель достал монтировку и многозначительно улыбнулся…

Нестор очнулся в тёмном подъезде. Невидимая сила заставляла передвигать опухшие ноги и подниматься вверх по лестнице. Мелькали незнакомые двери чужих квартир. На последнем этаже Нестор разжал кулак. Монтировка звякнула о кафель. Обитая дерматином дверь неожиданно открылась.
– Проходи, – шепнул Друг.
Они не виделись месяца два. А до этого два года работали бок о бок. Когда видишь человека каждый день и знаешь, что после выходных очередная встреча неизбежна, волей неволей пытаешься наладить добрые отношения. И через какое-то время называешь их дружбой.
– Хорошо, что ты дома! – обрадовался Нестор. – Я сегодня немного не в себе.
– Что-то случилось?
– Сначала перепутал вечер с утром и пошёл на работу. Потом подрался на остановке, повздорил с таксистом и оказался у тебя. Подробностей не помню.
Друг искренне посочувствовал. Помог снять пальто. Позвал на кухню.
– Начнём с того, что ты давно нигде не работаешь…
– Я у шефа отпрашивался, – перебил Нестор.
– Отпустил?
– Отпустил.
– Лишний раз подтверждает мои слова.
– Так ведь вечер! Он воспринял как шутку!..
– Не спорю. Когда тебе вечером звонит бывший подчиненный и отпрашивается с работы, лучше воспринять это как шутку. Как говорится, себе дороже…
– У тебя выпить есть?..
Ясное дело, Нестор расстроился. Часть жизни канула в бездну, не оставив даже намёка на воспоминания. Без мыслей о прошлом будущее может не наступить…
В самый разгар переживаний кухню навестила жена Друга. Замерла на полушаге, вытаращив глаза, ахнула и упала в обморок, ударившись затылком о порог. В память врезалась неловко выгнутая рука с синими прожилками вен. Выходя, Нестор нечаянно наступил на кисть и вздрогнул от хруста.
– Нервная она у меня. Не обращай внимания! – сказал Друг.
– Ничего, ничего.
В детской услышал шорох под кроватью. Откинул свисавшее до пола покрывало.
– Нашла время в прятки играть! – схватил девочку за ногу и выволок на свет. – Иди матери помоги. С ней приступ какой-то…
Друг ждал, наполнив стаканы до краёв, тяжело навалившись грудью на стол. Нестор молча взял стакан, выдохнул и влил в себя огненную вонь. Занюхал чёрствым хлебом. Водка кончилась, говорить стало не о чем. Немного посидел для приличия и начал прощаться. Споткнулся о тело жены, снова нечаянно наступил, виновато обернулся.
– Главное, голову не потеряй! – напутствовал Друг.
«…не потеряй!..»
– Не потеряю! – заверил Нестор, бережно прикрывая обитую дерматином дверь...

Домой возвращался в битком набитой маршрутке. На частых остановках с водительского места заползала в салон подвижная рука. Выходящие кидали в неё монеты и торопливо выпрыгивали в туман. Рука исчезала. За вспотевшими окнами пробегали лохматые фонари и тусклые витрины. Нестор внимательно следил за дорогой, но чем дальше ехал, тем отчётливей понимал, что заблудился. Окружающие лица были холодны и безразличны, и он не решался обратиться к ним с нелепым вопросом.
– Молодой человек, у вас сумка протекает, – участливо прошептал на ухо благообразный старичок откуда-то сбоку, потом хищно оскалился и добавил. – Предводитель остался жив!..
Это был сигнал.
На следующей остановке Нестор торопливо расплатился и нырнул в темноту…

Дома он почувствовал себя лучше. Оставил сумку у порога. На столе возле надкусанной плитки шоколада скучала мятая записка «Было хорошо. Звони. Будет лучше» без номера телефона и подписи. «А у меня красивый почерк!» – обожгло извилины. Навалилась нечеловеческая усталость.
Незнакомка продолжала спать. Даже поза не изменилась. Волосы неряшливо струились по подушке. Нестор зачем-то заглянул в открытый рот. Резким движением сбросил одеяло на пол. Голова покатилась следом и с тупым звуком шлёпнулась Нестору в ноги, будто поклон отвесила. Диван был пропитан кровью. Там, где она успела засохнуть, образовалась темно-коричневая корка. Кто-то царапался в шкафу. Нестор открыл дверцу. Из шкафа вывалился связанный Мужик с кляпом во рту. Мычал и плакал. Сучил ногами как раненый заяц.
– Это ты на баяне играл? – мрачно спросил Нестор, выдернув кляп.
– Я, – обессилено прохрипел Мужик, и, заметив, как побелели пальцы Нестора на рукоятке ножа, поспешил объяснить, – Ты же сам меня заставил! Отпусти меня, пожалуйста! Я никому ничего не скажу! У меня жена, дети!..
– Нет у тебя ни жены, ни детей. И не было никогда. Это я тебя придумал. Я, вообще, всё здесь придумал. И тебя, и её, и туман, и баян…

Когда чистоплотный Нестор мыл руки, входная дверь слетела с петель. Туго зашнурованные ботинки суровых мужчин вдавили череп в пол. Кто-то заламывал руки и матерился, больно тыкая автоматом в спину.
В клетчатой сумке лежала часть Друга. Та, без которой не прожить. Глаза были открыты и безучастны. «Слава богу, голову не потерял! Я всегда держу слово!». В холодильнике нашли фрагменты человеческих тел. Бывалые омоновцы блевали на паркет.
Впоследствии Нестор вспомнил почти всех. Про Водителя забыл. Впрочем, ничего страшного, – это дело повесили на другого придурка. Монтировку присвоили соседи Друга по лестничной площадке – всё-таки, полезная вещь. Девочка выжила.

Говорят, всему виною туман. Мол, провоцирует агрессию. Лично я стараюсь в туман по улицам не ходить. Только в случае крайней необходимости.

СОН

Со школьной скамьи, с безусой юности моей всегда терзал меня навязчивый вопрос: если большинство здравомыслящих людей в семь часов утра дико хотят спать, то почему повсеместно рабочий день начинается в восемь, максимум в девять? Какой бюрократ-«жаворонок» придумал этот распорядок? Кто этот загадочный маньяк-трудоголик, однажды запустивший жестокую машину утренней тирании? Кому адресовать проклятия испуганных будильником граждан? Когда прекратятся издевательства над молодой и наиболее активной частью нашего населения?..
Впрочем, я увлёкся.

Снился мне сказочный сон.
В дождливую осеннюю погоду ехал я в холодном автобусе, заняв одно из мест для инвалидов, детей и беременных женщин, и ел полукопчёную колбасу. Ампутировать аккуратный кружочек было нечем, поэтому я действовал проще – впивался жёлтыми от курева зубами в аппетитную колбасную плоть, руками тянул вниз, головой вертел в разные стороны и полученный рваный кусок отчаянно кромсал передними резцами, стараясь измельчить натуральную оболочку. Окружающие давились слюной и предлагали деньги, но я был злораден и неумолим. Иногда в зубах застревали всевозможные хрящики – не без этого. Среднестатистическую колбасу нужно резать тонкими ломтиками, тогда хрящики будут беспрепятственно проходить сквозь зубные расщелины и не причинять дискомфорт. За всю свою сознательную жизнь мне так и не довелось попробовать чудо-колбасу, которую можно было бы просто кусать и наслаждаться, не строгая на всякий случай спичек-зубочисток. Я не отрицаю факта, что она существует, но жизненный опыт подчас превращает богомольца в еретика и указывает на социальный статус.
Итак, ехал я сытно и беззаботно. И, по-моему, был слегка пьян. Во сне трудно понять, трезвый ты или нет. Лица и обстановка мельтешат перед глазами, расплываются в бесформенные кляксы и воскресают в иных формах и обличьях. Со мной случались такие фокусы. Попал я однажды в медвытрезвитель. Очнулся на полу в трусах и наручниках. Дежурный вежливо так на голову наступил: «А ты, сука, не буянь!..». За потерянную ночь в обществе нечистоплотных мужчин, грязную простыню и бесконечное желание пить взяли по тем временам бешеные деньги…

Иду я, значит, по крыше и ем колбасу. Ночь выдалась звёздной. Без очков количество звёзд уменьшается пропорционально диоптриям, а оставшиеся пятна становятся неряшливо лохматыми. Очкарики поймут. Некоторые девушки говорили мне, будто в очках я кажусь солидным обстоятельным человеком. Знали бы они, какие мысли иной раз мелькают в голове этого человека. И какие поступки этот человек совершает под влиянием больных мыслей, умноженных на агрессивные свойства разного рода алкоголя, в том числе подпольного происхождения. Мама до сих пор считает меня бескрылым ангелом. Я поддерживаю её заблуждение, потому что пытаюсь соответствовать хорошим мыслям о себе любимом.
С крыши открывался прекрасный вид. Чу! Голубь сорвался в пропасть, смешно дрыгая тоненькими лапками. Нет, успел расправить крылья! Если бы не оголённые провода, остался бы жить. Цивилизация убивает и не такие экземпляры. Я бы не стал будить пинком эту несчастную птицу, если бы не наступил в едкие отходы её жизнедеятельности. В подобных случаях эмоции берут верх над гуманностью. Особенно когда объект эмоций – слабосильное существо. Могучие же амбалы претендуют на гуманное с ними обращение. Мелкие конфликты решаются быстрым исчезновением из их поля зрения. Проверенным друзьям, конечно, можно полушёпотом рассказать, что ты уронил этого урода и прыгал на нём полчаса, как на батуте, пока не укачало, но в реальности лучше не рисковать.
Огни большого города казались отражением неба. Те же созвездия оживлённых кварталов, малые планеты магазинных витрин, автомобили-метеоры, троллейбусы-кометы и люди, космической пылью снующие в свободном пространстве и ограниченном времени.

Дом напротив был похож на аквариум.
В одном окне сидели двое в майках и спорили о смысле жизни. Русский мужик масштабен даже в быту. Колыхались от нервного придыхания волосы на груди. Горячая слюна окропляла порезанную клеёнку стола. Страсти бушевали нешуточные. Водка раздвигала границы мироздания, в трезвом уме очерченные кривыми стенами однокомнатной квартиры, кудрявила фразы, заплетала языки, плодила многоточия. Но, несмотря на гениальность высказываний, крошки со стола никто не вытирал. Шевелились губы, усложнялись жесты, и всё это напоминало сурдоперевод диалогов в психической клинике…
В другом окне переодевалась женщина, ослепляя кружевами нижнего белья. В моём советском детстве эротика ютилась в Большой Советской Энциклопедии в виде репродукций знаменитых картин и фотографий древнегреческих статуй. И хотя томов было около тридцати, ей было тесно, пыльно и скучно. Интимные места по каким-то причинам художники Возрождения рисовали, а скульпторы античности лепили без особых подробностей. Закономерно в этой связи, что при первой близости вставал вопрос: а, собственно, куда?..
В третьем окне томилось одиночество. Чья-то тень семафорила красным кончиком сигареты: всплеск – затяжка, покой – выдох, нырок – серебряный пепел летел в темноту. Знакомое состояние. Тихая грусть под саваном сомнений. Попытка разгадать таинственное предназначение, чтобы на смертном одре во что бы то ни стало поведать потомкам Нечто, блаженно улыбнуться, обделаться и умереть…
В четвёртом окне хлопотали с ужином. Упитанная хозяйка кромсала овощи и метко бросала сочные разноцветные ошмётки в разомлевшую от кипящей воды кастрюлю. Субтильный муж нетерпеливо шевелил газетой в другой комнате. Стоптанный шлёпанец дрожал на сухой небритой ноге…
В пятом окне было пусто...

Говорят, полёты во сне – следствие временной остановки сердца. Во всех своих снах летал я преимущественно по вертикали. Слышал, некоторые хвастаются рекордами горизонтальных полётов. Видимо у них временно нарушается функционирование организма в целом, вплоть до расслабления критических мышц. Неисправимым стервам для полноты ощущений непременно требуется метла, в крайнем случае, швабра. Тихие в миру особы во сне выделывают такие кренделя – диву даёшься. Одна аспирантка (первое место на олимпиаде по физике, золотая медаль, красный диплом, девственность в двадцать пять лет) во сне превращалась в лётчика-аса. И, между прочим, хватало ей всего лишь зубной щётки. А многодетные подруги искренне удивлялись, почему она тянет с замужеством.
На карнизе первого этажа сидел кот. Голодный, вшивый и больной. Жадно урча, он сожрал мою колбасу и, виновато улыбнувшись, чуть не откусил палец. Я отправил его вслед за голубем. Махровая неблагодарность мне тоже не нравится!