Глядя на этого стройного синеглазого мужчину, трудно поверить, что ему скоро исполнится 84. Он жизнерадостен, с юмором относится ко всем проблемам в жизни. Возможно, эта его черта помогла ему выжить в большой Войне. Когда Аркадий Гуревич начал мне рассказывать о том, какой для него была эта война, мне стало жутко. Неужели домашний 17- летний мальчишка смог пережить весь этот ужас и победить? Он рассказывал об этом без пафоса и грусти, стараясь украсить свой рассказ юмором. Подумав, я решила, что напишу о нем от первого лица, так, как он сам мне это поведал.

«Вы хотите, чтобы я рассказал правду? Пожалуйста. Многие годы я ничего не хотел об этом говорить, но теперь… Теперь все видится по-другому. Многое переосмысливаю, так оно и должно быть. Я — киевлянин, в школе обожал литературу, сам писал стихи, занимаясь в литературной студии.

Во время войны наша семья эвакуировалась в Чарджоу, здесь меня, семнадцатилетнего, призвали в армию, зачислили курсантом, находящегося в в этом городе Орловского пехотного училища. Обучали нас по 6 месячной ускоренной программе (вместо 2 лет) уже в Сталинабаде (Душанбе). Учеба была трудная, занимались по 14 часов, но я на стрельбах выбивал «десятку», да и остальные предметы давались мне удивительно легко. Прошло время обучения. Перед получением звания младшего лейтенанта посадили нас в 2 товарных эшелона по 600 человек и отправили прямо на фронт. Битва на Курской дуге была в самом разгаре. Через 10 дней высадили нас на железнодорожном вокзале. Была ночь, немцы начали бомбить вокзал. Двое суток шли до передовой без пищи и воды, мы были еще ничьи.

Оказались в 6 Гвардейской дивизии, которая подменила на этом участке воинскую часть, потерявшую большинство бойцов. Для пехоты это было обычное явление. Не знали мы тогда, что профессиональный уровень наших командиров был низок, потому, по итогам войны, на каждого убитого немца приходится три погибших советских воина.

Уставшие после тяжелого марша, утром пошли в атаку. Я, как и все, был горячим патриотом, но никакого военного опыта не имел. Бегу, стреляю. Через несколько дней осмотрелся: нет уже и половины тех курсантов, с которыми прибыл на фронт. Даже не заметил, когда их убили или ранили. В каком-то восторге бежал вперед, на врага.

Мы уже на Украине. Впереди село Комаровка. Скошенное поле, впереди видны хаты с садами. Мы с одним курсантом отстреливаемся из пулемета. Вдруг заело наш пулемет: не стреляет. Пришлось вернуться к окопам, чтобы привести его в порядок. Спустившись в окоп, пытаемся, что-то сделать, а что — сами не знаем. Услышал запах горящих скирд, вышел из окопа, и увидел, приближающихся к нам, немцев. Оглянувшись, увидел, убегающего на большом расстоянии от нас, офицера.
«Немцы!» — крикнул я напарнику. Мне обожгло ногу. Но напарника уже не было, а я получил, как потом узнал, касательное ранение от крупнокалиберной пули, благо, кость не задело. Мелькнула гордая мысль, что я тоже ранен. Начал удирать под свист пуль. Наконец, увидел солдата- связиста и сказал ему, что я ранен. Он быстро разрезал окровавленную штанину, достал индивидуальный пакет и перевязал рану очень аккуратно и умело. Я пошел дальше в тыл.

Увидел солдат, копающих окопы для новой огневой позиции. Стал упрекать их: «Мы же советские солдаты, как можно отдавать нашу землю фашистам?!» Никто ничего не ответил, наверное, подумали, что я не в себе. Поплелся дальше по полю. В это время по мне дали очередь из немецкого самолета, но не попали. Пронесло. Добрался до походной кухни. Дрожащий от страха, повар не знал, как в такой обстановке накормить солдат. У меня была ложка, а котелка не было. Повар насыпал мне кашу прямо в полу шинели, только тогда я заметил на ней множество отверстий от пуль.

Когда я добрался до медсанчасти, мне сделали укол от столбняка и дали место в сенях хаты на соломе. Раненый, я сгоряча прошел километра 4, но после этого больше месяца не мог ходить вообще. Только через месяц попал в госпиталь, отморозив по дороге пальцы ног. Наконец, в конце 1943 года, меня перевели в команду выздоравливающих, но рана все еще была мокрой и прилипала к кальсонам. И вот команда из 50 человек во главе с офицером и с медсестрой отправляется на фронт, добрались до Киева.

В 1944 году попал в дивизию, которая временно отошла в резерв, это части знаменитой 18 Армии, начальником политотдела был Леонид Брежнев. Горячие бои были в марте и начале апреля. Погода 31 марта 1944 года резко изменилась. После оттепели начался мороз и обильный снегопад. А мы шли вперед, почти без сопротивления, по территории Западной Украины. 4 апреля снегопад прекратился, и началось быстрое таяние. Был получен приказ остановиться и окапываться в «полный профиль». Мы с напарником, старшиной Светличным, выкопали небольшой ров позади орудия для ящиков со снарядами. Во время боя надо вскрывать ящики (каждый весом по 60 кг) и с молниеносной быстротой, под огнем противника, переносить снаряды к орудию. Каждый снаряд весит 11 килограммов.

Старшина Василий Светличный был поваром нашей батареи. За несколько дней до описываемых событий Василий раздобыл самогон, и, напившись, не накормил бойцов. За это он стал «внутренним штрафником», должность — ящичный. Мне он казался пожилым, ему было лет 35.

Копать окопы мы закончили на рассвете, и нам привезли ведро супа. Мы были голодны, стали, есть, но вдруг осколок снаряда ударил по ведру, суп начал вытекать. В это время раздалась команда: «Орудия к бою!» На горизонте показались немецкие танки. Новобранцы-пехотинцы, побросав ружья, кинулись бежать с поля боя. Наши пушки стали отстреливать танки с расстояния прицельного огня. Старшина Светличный, мой напарник, трясся от страха. Я хватал по 2 снаряда (22 кг!) и бежал к орудию под свист трассирующих пуль и осколков разрывающихся снарядов. А «тигры» были уже на расстоянии примерно 100 метров. Кончились снаряды.

«Тикаем»,- крикнул командир. Я был поражен. Нашпигованный на политзанятиях, я решил ни за что не отдавать врагу нашу технику. Снял прицел и ручку замка. Пока я занимался орудием, увидел, что танки уже в 50 метрах от меня, а никого из наших нет. Я побежал, преследуемый очередями трассирующих пуль. Увидел село с горящими крышами. А справа, под обрывом, толпу в несколько сот солдат, окруженных бойцами заградотряда с автоматами наперевес.

Хотелось есть. В одной из хат нашел буханку черствого хлеба. Жителей не было, возможно, спрятались в погребах. Когда вышел из хаты, увидел танк, стоящий над обрывом. Толпа солдат оказалась как бы в мертвой зоне, орудие танка не могло опуститься настолько, чтобы стрелять по цели. Снаряды рвались со всех сторон. Я не оглядывался, забежал в какой-то овраг, где к вечеру собрались все батарейцы. Удивительно, что ранен, был только один боец. Кухня нашлась только через 3 дня. Я вручил хлеб, прицел и ручку замка пушки командиру батареи, хлеб он разделил всем бойцам по кусочку.

Эта битва под названием « Операция Бучач — Подгайцы» описана в мемуарах многих военоначальников. Весной 1944 года в лесах на Украине осталось много фашистов, им на выручку Гитлер направил 9 и 10 танковые дивизии СС. Маршал Жуков в своих мемуарах отмечает, что у советского командования не было реального представления о количестве окруженных.

Летом 1944 года мне вручили медаль «За боевые заслуги», а я даже не понял, за что. Наивный юный патриот! Впоследствии, узнал, что был представлен к более высокой награде — медали «За отвагу», но майор Чернятинский, имевший на меня «зуб» за то, что я не одобрял его мародерство и открыто говорил ему об этом, поспособствовал, чтобы я ее не получил. Это был не единственный случай в моей военной биографии. Но я к этому отнесся спокойно, так как уже знал, что на свете есть антисемиты и завистники. Меня в то время беспокоила судьба моей Родины и моего народа, и больше ничего.

В 1944 году, осенью, после взятия Ужгорода, корпус, в котором была наша дивизия, выделили из состава 18 Армии и перебросили на 2 Украинский Фронт к Будапешту. Бывший «ящичный» Василий Светличный словно переродился, стал храбрым, уверенным в себе. Претендовал на должность командира орудия.
«Аркашку возьму до себе наводчиком»,- сказал он. Так и случилось. Вскоре Василия ранило. В уличных боях в нашей батарее погибло за полтора месяца больше, чем за весь 1944 год. Один из эпизодов боев. Наша пушка стояла на замерзшей земле около маленького дома. Здания, что справа заняты нашими, парк тоже наш. Здания перед нами у немцев. Неожиданно в подвале появился мл. лейтенант Семенов и сообщил, что в 50 метрах от орудия, между нами и немцами, лежит раненый солдат Катуленко.

Семенов предложил начать обстрел домов, а солдат Иван Нерус (кстати, очень отважный человек) подтащит Катуленко поближе. Мы с уральцем из Кыштыма Славой Глазковым начали обстреливать здание напротив. Обычно это работу делают 4 бойца, но тут выбирать не приходилось. Немецкие снайперы попрятались, но начали рваться мины. Я лежал между станинами, и меня ударила откатом ствола в поясницу с силой удара- 1 тонна.

Когда сказали, что Катуленко вытащили, и можно прекратить огонь, я показал Славе место травмы. Крови не было, только сильное покраснение. Через три дня я об этом забыл. Но в 1947 году у меня обнаружили разложение четырех позвонков, пролежал в в гипсе на спине больше года. Так война достала меня уже после ее окончания. В это же время нас вызвали помочь поднять орудие на 3 этаж парфюмерной фабрики. Нужно было из окна подбить танк, обстреливающий пехотинцев. Трудно описать, как мы поднимали это тяжеленное орудие, как кирками и молотками расширяли дверной проем. Вскоре узнал, что установленное орудие полностью разбито. Пришлось вытаскивать разбитую пушку и втаскивать ту, на которой я был наводчиком.

Мы ее замаскировали, а на рассвете снова увидели этот коварный танк. Выстрелил в гусеницу, увидел, что снаряд разорвался. Танк выстрелил из своей пушки, но снаряд разорвался на этаж ниже. Таким образом, мы обеспечили дальнейшее продвижение наших войск. Пока мы возились, чтоб спустить пушку, корреспондент нашей дивизионной газеты «На штурм» спросил, кто секретари партийной и комсомольской организации.

Старший сержант Каневец и сержант Задорожный откликнулись сразу. О них была большая статья в газете. Меня даже не упомянули, хотя это я подбил танк. Но это вызвало у меня только ироническую улыбку».

После войны Аркадий получил высшее образование, несколько специальностей. У него крепкая семья, сын, внуки. Он пишет стихи, которые очень редко публикует. Правда, с удовольствием, выступает на своих творческих вечерах. Обожает рыбную ловлю и шахматы. Он — человек с открытой душой, добр, независтлив. Может, таким и должен быть настоящий интеллигент, мирный человек, в юность которого ворвалась жестокая война, о которой он только недавно начал рассказывать.