Ещё до поступления в училище я познала вкус большой сцены. Отец сколотил из моих однокашников и родственников крепкий диксиленд, и мы прилично покатались по республиканским джазовым фестивалям. Детский диксиленд с девушкой кларнетисткой создавал фурор, и мы неоднократно открывали программы многодневных джазовых тусовок...

Сцена больше не пьянила меня, скорее вызывала нервозность, к которой я никогда не могла привыкнуть. Музучилище предоставило другую платформу, новые сцены и новые жанры. Я играла в духовом, в симфоническом, и в камерном, играла соло, и даже на показательных уроках. Да, это было всё здорово, но не было изначального шарма сцены, который я познала в то уже далёкое Октябрьское утро.

Хотя нет, было несколько капустников, соревнований, где я танцевала, пела или декламировала. Те редкие выступления приносили мне… истинную радость.

В Н-ск я возвращалась всё реже и реже, ограничиваясь только летними каникулами, которые старалась проводить вне родительского дома, среди бывших однокашников и новых знакомых, на вылазках в походы и поездках на курорты дикарём.

Изредка я оставалась с мамой на кухне, и курила с ней до трёх ночи, отправив отца с братом на боковую. Маман иногда позволяла себе рассказать что-то из её прошлого, или что-то новое для меня о родственниках или деятелях города. Однажды разговор зашёл об Анечке.

"Как она?" - спросила я

"Как, ты не знаешь? Дядя Сеня же был у вас прошлой зимой, когда ходил в Израильское консульство"

"Да он был у нас в общаге, ночевал, но ничего не сказал"

"Ай-ай-ай… " - сказала Мать и затянулась. "Анечка вышла замуж на последнем курсе Монтажного, муж её, не еврей, конечно, сильно пил, бил её и обижал бедную. Ведь подумать только… золотая медаль, красный диплом, перспективное распределение…. И всё в жопу... Она таки потом заболела какой-то женской болезнью, наверное хотела забеременеть... да померла"

«Как умерла??? В 25? Сколько ей было?»

"Да, царствие ей небесное" - мне показалось, что мать, не смотря на свою непричастность к христианству, хотела осенить себя знамением.

Я потом долго курила и молчала, думая о себе, оценивая свою короткую, но, уже, чертовски насыщенную жизнь, исполнительскую карьеру, и злую детскую зависть к Анечке, совершенно несправедливую по отношению к ней… к моей старшей нелюбимой сестре.

Я сожалела, что мы с ней не стали настоящими сёстрами, или хотя бы просто друзьями. Хотя, чему было суждено - того не миновать. Она бы всё-таки, как многие советские отличницы, неправильно вышла бы замуж, её бы бил муж, и она всё равно бы умерла от своей женской болезни…

Именно потому, что мы с ней были чужими, я не очень горевала о ней и о тех отношениях, которые у нас с ней так и не удались.

Но моя неразделённая любовь к сцене, к театру, и Голубой Щенок всегда находятся в моих воспоминаниях рядом с образом Анечки… Анечки, в капроновых чулках, Анечки в костюме феи после очередного спектакля Голубого Щенка, Анечки, бегающей со мной за бабочками, и обнимающей меня, когда я упала на асфальт и расшибла коленку…

Прощай, Анечка!.. Ты не знаешь этого, но я тебя очень любила, просто может быть… издалека.

17 Июня 2010 г.