1. Перекрёсток

Перекрёсток улиц Советской и Коммунистической издавна пользовался дурной славой. Старожилы рассказывали, что здесь в смутные годы гражданской войны казнили недовольных крестьян. При этом одна часть старожилов утверждала, что крестьян вешали наступающие «красные», другая, что крестьян резали отступающие «белые», а третья, что крестьяне устроили самосожжение, протестуя против массовых расстрелов.

В государственных архивах какие-либо подтверждения этим фактам отсутствуют, но доморощенных историков с их любовью к устному народному творчеству всегда радует возможность выбора – приятно без шума и пыли установить истину тайным голосованием, а потом творчески её переосмыслить. Нетрудно догадаться, какой вариант попал в современный школьный учебник, и насколько возросло количество невинных жертв «красного» террора после творческого переосмысления.

Разумеется, хитрые чекисты умело замели следы, зверски замучив всех очевидцев в пыльных застенках – под нажимом классового самосознания старожилы сдавали друг друга эшелонами. А в набившем оскомину тридцать седьмом сгинули и сами чекисты. Чудом уцелевшая интеллигенция влачила жалкое существование без колбасы и свободы. Про длинные очереди к пустым прилавкам и травлю Пастернака лучше вообще не вспоминать...

Странным образом доступность высшего образования свела на нет мистические происшествия на перекрёстке. Причиной редких инцидентов были неработающий светофор и ямы на проезжей части, как следствие низкой эффективности плановой экономики.

Во времена повального воцерковления колдобин меньше не стало, однако сухие сводки ГИБДД больше не отвечали духовным чаяниям просветлённых масс. По городу поползли слухи, что на перекрёстке снова появился призрак в лаптях и косоворотке, призывал покаяться всенародно и просил двугривенный на штоф. После очередной аварии с участием гужевого транспорта и пьяного пешехода на перекрёсток явился поп и окропил окрестности святой водой. Мусульмане смотрели с подозрением и разбегались от брызг. Вечером мулла на всякий случай прокричал с минарета лишний «Аллах Акбар». На следующий день Свидетели Иеговы, смиренные до полоумия, наводнили город пиратскими копиями Нового завета. Бог стал воистину вездесущ и до неприличия навязчив. И вышел на второе место после товарища Сталина.

Если взять огромный циркуль, воткнуть иголку в центр перекрёстка и провести окружность радиусом тридцать метров, то в первом секторе окажется книжный магазин, во втором (против часовой стрелки!) – рюмочная, в третьем – бывшее здание городской тюрьмы, ныне районный отдел милиции, а в четвёртом – почтовое отделение. На первый взгляд, ничего мистического. Но пострадавший пешеход спешил на почту, побывав в милиции после драки в книжном магазине, куда по ошибке забрёл, проведя полдня в рюмочной. Соединив последовательно вышеперечисленные точки, мы получим зловещую латинскую «Z». И если хорошенько задуматься, можно обделаться от ужаса!

2. Развод

Моё участие в метафизической жизни города началось с пошлого анекдота: я неожиданно вернулся из командировки. Блаженно улыбаясь от предвкушения радостной встречи, я открыл дверь и вдруг почувствовал, что семейная жизнь не удалась. На коврике стояли чужие мужские ботинки, на вешалке висела чужая мужская куртка, а из спальни доносились характерные звуки подлой женской измены. Не разуваясь, оставляя на паркете неуверенные следы и непроизвольно сдерживая дыхание, я вошёл в спальню.

Они заметили меня одновременно. Но если Вика вздрогнула, вытаращила глаза, сбилась с ритма и попыталась стряхнуть с себя потного партнёра, то тяжеловесный партнёр, находящийся на самом пике, хотя и вытаращил глаза, мгновенно остановиться уже не мог. Несколько страшных секунд Вика билась у него под мышкой, болтая грудями из стороны в сторону и хватая воздух руками, пока мужик, не сводя с меня обезумевший взгляд и нервно дрожа левой ягодицей, забивал последний гвоздь в гроб некогда счастливого брака. Потом он резко вскочил и метнулся в угол, роняя на ковёр мутные капли. Сверкнув влажной промежностью, Вика опустила ноги и прикрылась подушкой. Здесь в анекдотах наступает смешная развязка.

Можно было сбегать на кухню за разделочным топориком, но в тот момент это показалось мне лишним: голый мужик, застигнутый врасплох, независимо от роста и веса выглядит глупо и беззащитно.

– Видимо, это не то, что я думаю, – хрипло выдавил я.

По всем законам жанра после этой фразы следовало или кого-нибудь убить, или развернуться и уйти. Я продолжал стоять в нерешительности. Пауза затянулась. Враг опомнился и перешёл в наступление.

– А что ты ожидал увидеть? – злобно сказала Вика.

Заметив, что я отвлёкся, мужик потянулся к штанам.

– Мотаешься две недели неизвестно где, – продолжала Вика звенящим голосом. – Не позвонишь лишний раз, не поинтересуешься, как я, что я, с кем... Сотовый недоступен, гостиница не отвечает, рабочий занят... А тут, смотрите, явился!..

Мужик, тем временем, надел штаны и превратился в крепко сложенного верзилу. Глупость осталась в его глазах, а вот беззащитность куда-то испарилась. Я начал опасаться, что при любом раскладе мой уход превратится в малодушное бегство, и даже заветный топорик вряд ли поменяет соотношение сил.

Скажу больше, я довёл дело до того, что, окончательно успокоившись и не прерывая пламенной речи, Вика отложила подушку, накинула халат и расположилась в кресле, а мужик, натянув тельняшку, встал у неё за спиной. Потом он кашлянул, проверил ширинку, деловито сказал: «Ну, я, пожалуй, пойду», и мне пришлось посторониться, чтобы пропустить его к выходу. Когда хлопнула входная дверь, Вика запнулась и безобразно завыла, размазывая сопли по сморщенной роже...

В рюмочной, замахнув сто пятьдесят, я понял, что должен был делать и что говорить. Но было поздно. Забыв текст и стушевавшись, герой покинул сцену под свист и улюлюканье партера, и первые полосы центральных газет уже пестрят скандальными заголовками...

И был развод. И был раздел. Клише «Прости. Забудь. Начнём всё сначала». Но увиденная мной картина была слишком физиологична, чтобы простить и забыть.

Я покатился по проторенной дорожке слабовольных мужиков: осенью ни за что не написал бы объяснительную на тему «Как я провёл лето», потому что, кроме жары, тёплой водки и отвратного вкуса во рту по утрам, ничего не помнил. Впрочем, одно событие отпечаталось: получил по почте свою фотографию с выколотыми глазами. «Детский сад, – подумал я, бросая артефакт в мусорное ведро. – Ещё бы рожки и усы пририсовала!»

По ночам я мучился от приступов безграничной жалости к себе. Курил нещадно. Снились зловонные бочки с квашеной капустой, беременные невесты и голова бывшей жены в трёхлитровой банке, в которую по очереди мочились пузатые мужики в тельняшках. Снились дешёвые люстры и грязный линолеум опостылевшей рюмочной, сдобные поварихи, размазывающие по тарелкам скупые порции картофельного пюре, варёная морковка звёздочками, сушёные хлопья укропа и генеральный директор ООО «Замес» по фамилии Рукотворный, подмахивающий моё командировочное удостоверение нескромным императорским вензелем.

Хотелось страдать гордо и возвышенно, а получалось, как у всех: в пьяном виде изводил близких и занимал деньги. Друзья, уставшие от борьбы за меня, посоветовали «принять обряд крещения». И я решился. Утром, по первому снегу, трезвый, выбритый, натощак поехал в недавно восстановленную всем миром церковь. Когда-то я тоже бросил в деревянный ящичек с крестом и надписью «На храмъ» мятую десятку и в некотором роде считал Бога обязанным.

То ли от голода, то ли от свежего морозного воздуха, плывущий в синем небе золотой зеркальный купол представился горящим маяком, зовущим в горние выси, а колокольный звон растревожил ожиревшее сердце. В голове крутились отрывки из документальной чёрно-белой короткометражки «Приезд государя во Псковъ»: одухотворённые бородатые старцы несли огромную икону N-ской Богоматери, молодые безусые семинаристы с хоругвями беззвучно шевелили губами, непокрытоголовые седовласые генералы с карикатурными бакенбардами и огромными орденами прикладывались к мощам и, наконец, сам государь, скромный, трогательный, ласковый поднимал с колен кинувшегося в ноги крестьянина и одаривал серебряным рублём со своим профилем...

– Молодой человек, – сказала незнакомая старушка. – Зачем курите вы возле Храма Божьего? Опомнитесь! Ведь сосёте вы хвост у дьявола!

Поспешно, как делал ещё в школе при появлении учителя, я выбросил окурок за церковную ограду. Старушка троекратно перекрестилась, поклонилась и вошла внутрь. Мне неудобно было креститься и кланяться каменному зданию на виду у случайных прохожих и побирушек на паперти – трезвый, я не люблю публичность. Я потоптался, огляделся, снял шапку и двинулся следом. Наверное, со стороны я был похож на раскаявшегося Иуду.

Служба в церкви уже закончилась. В углу, у самодеятельной настенной росписи на тему Страшного суда батюшка принимал исповедь. Пронзительно горели в полумраке заупокойные свечи. Женщина в чёрном шептала о чём-то сквозь слёзы, склонив голову к батюшкиному плечу. Тот с непроницаемым видом внимал, трогая на животе массивный крест. Рядом ждал своей очереди облезлый мужичок с коричневым испитым лицом. Вдалеке отрешённо ползал перед иконами кающийся грешник, монотонно бормотал по-старославянски и гулко стучал коленями по деревянному полу, добираясь до очередного святого. Слепили позолоченные оклады. Пахло похоронами. В голове кто-то пел густым басом «Боже, царя храни!», и в такт мотиву стучала кровь в висках. Справа от входа продавали библии, жития и прочую духовную пищу. «Мне две свечки и календарик с Николаем-чудотворцем...» «А сколько венчание стоит?» «Запишите: Пантелеймон, Иаков, Иулия...» «Двести десять рублей тридцать копеек. Мелочь не поищите?» «За здоровьем – это вон к той иконе, от бесплодия – где в руках книжку держит...» «А в наборе для отпевания венчик есть?» И облезлый мужичок маячил, позвякивая мелочью в карманах.

Я развернулся и вышел вон.

У чугунных ворот возле автостоянки меня поджидала ведьма, похожая на бабу Ягу из русских народных сказок.

– Небось, комсомольцем был? – спросила она, зябко кутаясь в просторную телогрейку мышиного цвета.

– Застал последний год, – мрачно ответил я. – Но взносы за два месяца не платил.

– За утешением в церковь-то? – продолжала лезть в душу, трубно сморкаясь в грязную тряпочку.

– За ним, бабушка.

Ведьма разразилась демоническим хохотом. Потом взяла себя в руки, показала язык остолбеневшим таксистам, вытерла крючковатый нос рукавом и доверительно приблизила ко мне страшное морщинистое лицо без следов былой красоты.

– Таким как ты тут делать нечего! Тебе в наш приход надо... Писем никаких не получал?

И выяснилось страшное. Бывшая жена моя Вика решила мне отомстить. Тайно, жестоко, по-женски. Вооружившись в небезызвестном книжном магазине сатанинской литературой и дешёвыми детективами, она взялась за колдовство и магию. Каждую пятницу после «Поля Чудес» она закатывала две банки огурцов, раздевалась догола, натиралась волшебным снадобьем, улетала на метле в неизвестном направлении и возвращалась под утро пьяная на такси. После двух абортов разум её помутился. Развесив слюни по подбородку, она подолгу рыдала над нашим семейным фотоальбомом с канцелярскими ножницами в руках. Мысли чернели день ото дня. Она не брила ноги, толстела и завидовала мёртвым. Однажды подошла к зеркалу, отшатнулась и поняла, почему маленькие дети в её присутствии громко плачут и зовут маму, а домашние питомцы жалобно скулят и гадят.

– На меня порчу навели! – догадался я.

– Могу помочь, – старуха прищурилась. – И это ничего не будет стоить!

– Так уж и ничего? – засомневался я.

– Ничего материального. На размер накопительной части пенсии точно не повлияет. Погнали!

Старуха прыгнула на метлу и исчезла. Через секунду исчез и я.

3. Курица

На самом деле, никуда мы не исчезали. Жизнь уныла и не похожа на сказку.

Ведьма пошла к автостоянке, на ходу превращаясь в красавицу с длинными волосами и походкою от бедра. Телогрейка затрещала, запищала и рассыпалась на разбегающихся мышей. Как и положено ведьмам, красавица осталась в чём мать родила. Только возле половых признаков клубился загадочный сизый туман – защита от несовершеннолетних.

Она открыла водительскую дверцу какого-то из ряда вон автомобиля с не по правилам тонированными стёклами, поставила точёную ножку в блестящем облегающем сапожке на порожек, посмотрела на мою растерянную физиономию и звонко рассмеялась:

– Вот тебе и бабушка. Присаживайся, дедушка!

В тёмном салоне защитный туман рассеялся, и я приложил немало усилий, чтобы тайком не пялиться на её прелести.

– Едем колдовать к тебе. Чего зря время терять, – сказала она, лихо выруливая на проезжую часть. – Ты реквизит не забыл?

Я открыл рот, но тут с заднего сиденья кто-то сдержанно произнёс:

– Нет, сударыня. Реквизит я не забыл.

Я обернулся. С нами ехал мрачный тип в сером пальто и серой шляпе. На коленях он держал пухлый кожаный саквояж.

– Познакомься. Мой секретарь. Старый чёрт по имени Гархадон. Тот ещё бюрократ!

Гархадон гордо шмыгнул розовым пятачком.

– За светофором налево, – сказал я, собираясь с мыслями.

Ведьма ухмыльнулась и наступила на акселератор. Из ряда вон автомобиль ринулся в недружелюбный транспортный поток.

Всю дорогу ехали, обмениваясь ничего не значащими фразами о погоде и ГИБДД. Я переваривал случившееся. Спутники ненавязчиво следили за моим рассудком. Напрасно – ему ничего не угрожало. Стараниями хищных элит некогда цельная картина мира рассыпалась на нестыкуемые осколки. В каждом из них, как в зеркале, отразилась та или иная грань ставшей вдруг непостижимой реальности. Максимум, что мне потребовалось – привычно смириться с этой непостижимостью. И никаких терзаний беспокойного разума!

Через полчаса мы сидели за круглым столом, в центре которого стоял пухлый кожаный саквояж. Кстати, в подъезде нам навстречу попалась соседка – вредная бабка со склочным характером. «Ой! Здравствуйте, сударыня!» – радостно воскликнула она, увидев голую ведьму. Потом заметила меня и поспешила сделать вид, будто обозналась. «Ничего себе!» – удивился я в предпоследний раз.

– На морально-нравственные темы будем рассуждать? – спросил Гархадон, нарушив напряжённую тишину.

– Как это? – не понял я.

Старый чёрт вопросительно посмотрел на ведьму, бесстыдно развалившуюся в кресле. Та пожала плечами:

– Ну и не разводи канитель. Здесь тебе не четвёртый том «Войны и мира».

– Предписание требует соблюсти некоторую формальность, – запротестовал Гархадон. – Нельзя вываливать на неподготовленную голову всю информацию сразу!

В кино самый крутой злодей чаще всего гибнет из-за рассуждений на морально-нравственные темы. Пока он рассуждает, упиваясь мнимой победой, главный герой из последних сил достаёт из трусов запасной револьвер, и через пять минут идут финальные титры.

– Давайте лучше сразу, – попросил я.

– Хорошо, – нехотя согласился Гархадон, делая пометку в блокноте. – Оформим задним числом. Не привыкать... Значит, как вы уже догадались, ваша бывшая жена навела на вас порчу. Вам необходимо её снять. Можно и не снимать, конечно. Но в таком случае, дни ваши на этом свете сочтены... Мы поможем вам вернуться к долгой и счастливой жизни, не требуя взамен ничего! Абсолютно ничего. В рамках эксперимента.

– Что за эксперимент? – насторожился я. – Предупреждаю сразу: душу я не отдам!

Гархадон брезгливо поморщился.

– Типичный представитель общества потребления... Да не нужна нам ваша душа! Нам эти души девать некуда! Каждый день предлагают... Завалящий товар... Жалкие убогие душонки... Как представлю, наизнанку выворачивает...

– Он такой впечатлительный, – пояснила ведьма. – С детства у мартеновских печей...

Гархадон совладал с собой. Сделал пару глотательных движений. Продолжил без энтузиазма:

– Теперь о том, что нужно сделать, чтобы избавиться от проклятия. Вы возьмёте варёную курицу, отнесёте её на кладбище и положите на свежую могилу. Со свежими могилами проблем не будет – каждый день как мухи мрёте. Положив курицу, отправляйтесь домой. По пути ни в коем случае не оглядывайтесь и ни с кем не разговаривайте. Дома выпьете стакан холодной воды из-под крана и скажете два волшебных слова: «спасибо» и «пожалуйста». Наутро проснётесь другим человеком.

Гархадон замолчал, уставившись на саквояж.

– Это всё? – удивился я.

– Нет не всё, – встряла ведьма. – В день твоего очищения на перекрёстке улиц Советской и Коммунистической состоится акт возмездия. Начало в четырнадцать часов. Вход свободный. Прошу не опаздывать.

Гархадон сидел неподвижно, уставившись на саквояж.

– А оргия будет? – спросил я с надеждой.

– Не будет! – отрезала ведьма. – Ни оргии, ни бала у Сатаны, ни Царевны-Лягушки. И хватит мыслить категориями средневековых суеверий! Мы, между прочим, серьёзным делом занимаемся...

И тут я немного разочаровался. Даже как-то обидно стало. Не вспенивалось зловещими тучами бледное осеннее небо, не гоняли мурашек по коже торжественные хоровые песнопения, не выползала из-под плинтуса разнообразная нечисть и не стремились в бой ожившие мертвецы. Никто не предлагал сомнительных сделок и не вручал урчащую бензопилу. Вместо этого сидели передо мной незнакомая голая тётка, к торчащим соскам которой я давно привык, и чёрт знает кто в сером пальто. И предлагали прогуляться по городу с варёной курицей в обнимку.

– Какой в этом смысл? – подумал я вслух.

– Что значит какой? – возмутилась ведьма. – Конечно, сакральный! Яйца всмятку любишь?

– Люблю.

– Ты сам ответил на свой вопрос! Знаешь, сколько проклятий мы сняли нашим нехитрым инновационным методом? Мировые религии отдыхают... Короче, хватит болтать. Гархадон!

Старый чёрт вздрогнул, засуетился, раскрыл саквояж и достал оттуда... живую курицу. Та недовольно закудахтала, приходя в сознание, засучила лапками.

– Берите топорик! – скомандовал Гархадон. – Сударыня поставит воду и прочтёт заклинание.

– Погодите! – заволновался я. – Вы её прямо здесь убивать будете?

– Не убивать, а приносить в жертву, – назидательно сказал чёрт. – И не я, а вы!

Курица затрепыхалась. Она не хотела становиться жертвой.

– Мне для полного счастья не хватает тут мясокомбинат устроить, – возмутился я. – Не буду я никого в жертву приносить!

Ещё я сказал, что с детства люблю чистоту и порядок. Добавил, что не хочу уподобляться дикарям. И заодно осудил пережитки каннибализма у отсталых племён. Сильно не углублялся и, вероятно, был слегка резок, но допустить кровавую бойню с летающими перьями по адресу постоянной прописки... Я же не чекист какой-нибудь?

Гости растерялись. Чёрт замешкался. Курица вырвалась и с отчаянным криком бросилась наутёк, щедро удобряя пройденный путь. Судя по звукам, она спряталась за мягкой мебелью.

На Гархадона жалко было смотреть. У него был вид мужа, неожиданно вернувшегося из командировки. Он готов был заплакать от унижения. Тем более, часть куриного пути прошла по его роскошному пальто.

– Ты был прав, – сказала ему ведьма. – Зря мы без подготовки...

– У меня в холодильнике курица есть, – сказал я. – Ну, как вариант...

Чёрт попытался что-то сказать, но принюхался дрожащим пятачком и снова низвергнулся в бездну переживаний.

– Он такой брезгливый, – пояснила ведьма. – Можно, конечно, и с замороженной курицей попробовать, но гарантий никаких.

Я поспешил к холодильнику. Принёс увесистую тушку в полиэтиленовой упаковке. Последний стратегический запас.

– Он издевается над нами! – закричал Гархадон, рухнул под стол и забился в истерике.

Ведьма подскочила.

– В чём дело? – обиделся я.

Ведьма показала.

На упаковке чётко выделялась надпись «Халяль», а под ней – полумесяц и арабская вязь. «У них там тоже сложно всё», – подумал я.

– Сударыня, оставим этот дом! – заявил Гархадон из-под стола.

И вдруг ведьма превратилась в старуху. Откуда-то понабежали мыши и слиплись в серую телогрейку...

Они ушли, не прощаясь. Больше я их никогда не видел.

Эпилог

Курицу из холодильника я сварил и съел. Курицу из саквояжа подарил соседке. Она обрадовалась и сердечно поблагодарила. Сказала что-то загадочное на латыни. Но ни в кого не превратилась. И слава Богу.

Пить бросил. Усилие воли – и никакого колдовства.

А вот на перекрёстке акт возмездия всё-таки состоялся. Правда, не на следующий день, а спустя месяц. Из продажной прессы я узнал, что Вика попала под рефрижератор местной птицефабрики. Но чудесным образом осталась жива и здорова. Просто с головой наладилось. В жизни всякое может случиться. Так зачем людям зла желать?